Питер Бигл, наверное, ничем не выделяется из всех тех людей, которых поклонники любят называть "создателями миров" -- ну, вы наверняка знаете: "миры Азимова", "миры Балларда", "миры Силверберга"... Критики сравнивали Бигла с Льюисом Кэрроллом и Дж.Р.Р.Толкином. Но в этой книге читатель не найдет ни изощренного юмора первого, ни мистико-диалектического эпоса второго.
Все тонкие и хрупкие постройки одноименного жанра, жанра "фэнтэзи", держатся, в сущности, на одном -- на фантазии того человека, который их создает. Их, фактически, больше ничего не связывает с тем миром, в котором они рождаются: ни обязательства реализма, ни "социальный заказ", ни страх перед читателем или ужас перед критикой. Всё целиком зависит от доброй воли автора и от его желания и умения довести до конца предпринятый труд. Он -- единственный хозяин той маленькой вселенной, которую создает на глазах у читателя, он -- и ее верховный властитель, и ее абсолютное божество. Он в своей книге -- сам Господь Бог, и принимать нам или не принимать создаваемые им законы существования персонажей и навызываемые им (и нам) правила игры, зависит только от нас самих. В конце концов, книжку можно захлопнуть и на середине.
Но случается, что какое-то странное доверие к автору останавливает и удерживает нас до самого конца. Доверие, основанное на непонятной робости перед ним, -- такое безоглядное чувство от превосходства и обаяния его фантазии. "Ибо, -- как писала Урсула Ле Гуин в эссе "Почему американцы боятся драконов?", -- фантазия правдивы, разумеется. Она не отражает фактов, но она правдива. Дети это знают. Взрослые тоже это знают, и именно поэтому многие боятся фантазии. Они осознают, что ее истина бросает вызов, угрожает даже, всему фальшивому, липовому, необязательному и тривиальному в жизни, что заставило их самих поддаться и позволить ему существовать. Они боятся драконов, поскольку боятся свободы. ...Поэтому я твердо верю, что мы должны доверяться нашим детям. Нормальные дети никогда не смешивают реальность с фантазией -- по крайней мере, гораздо реже, чем мы, взрослые... Дети отлично знают, что единороги -- не настоящие, но знают они и то, что книжки про единорогов -- хорошие книжки, истинные книжки..."
После Толкина традиционная литературная сказка уже не могла оставаться прежней. Границы жанра неимоверно расширились, он начал вбирать в себя как черты "иной", "жизнеподобной" литературы, так и приметы современности, не ограничиваясь больше традиционными сюжетами и клише, пусть используемыми сколь угодно изобретательно. Так, в частности, появился самый распространенный гибрид литературной сказки и научной фантастики (что, собственно, в основном, и известно нашему читателю под названием "фэнтэзи"). Но ведь были еще и фэнтэзи-приключения (Роберт Силверберг), фэнтэзи-хроники (Фрэнк Герберт), фэнтэзи-исторические романы (Кэтрин Кристиан и Мэри Стюарт) -- и даже фэнтэзи-реализм (Урсула Ле Гуин) -- да и многое другое...
Никому из всех уважаемых авторов не удалось, правда, подняться до творческих высот Джона Роналда Руэла Толкина. Его тщательно разработанная модель развития языка и культуры, модель функционирования всего духовного универсума, воссозданная вдумчивым филологом и тонким стилистом, навсегда, видимо, останется единственным и непревзойденным литературным памятником подобного рода. Питер Бигл очевидно не преследовал выполнения такой задачи. Говоря сухо, в "Последнем Единороге" он попытался вплавить в литературную сказку черты психологического ромна "большой литературы". И читатели всего мира вот уже больше тридцати лет, видимо, считают эту попытку удачной...
Питер Сойер Бигл родился в 1939 году в Нью-Йорке, но большую часть жизни прожил в Северной Калифорнии, в Санта-Крузе. Окончив в 1959 году Университет Питтсбурга, Бигл уехал за границу и жил долгое время в Париже, путешествовал по Франции, Италии и Англии. Книги его, во многом недооцененные, изредка переиздаются до сих пор: "Прекрасное уединенное местечко" (1960) -- история о человеке, вернувшемся с собственных похорон в мир живущих, которую он написал, когда ему не было еще и двадцати лет, пост-битническая автобиографическая эпопея "По одежке вижу я..." (1965), травелогия "Чувство Калифорнии" (1969), биография Иеронима Босха "Сад земных утех" (1982) или самая последняя -- сборник рассказов "Гигантские кости" (1997). В самом начале творческой биографии критики называли его "подлинным нонконформистом, ...который уже вооружен опытом, но еще достаточно храбр, чтобы пускаться туда, куда старшие боятся ступить". Его рассказы печатались в журналах (включая престижный The Atlantic Monthly), писал он также для кино и телевидения, участвовал в создании сценариев мультфильма Ральфа Бакши "Повелитель Колец" и диснеевской "Русалочки", а поклонникам "Звездного пути" известен как сценарист эпизода "Сарек". Даже существует кассета с его песнями, хотя найти ее будет, наверное, трудновато (там Бигл поет и "Песнь Трактирщика"). Однако, известность и любовь все же пришли к нему после публикации в 1968 году фантазии "Последний Единорог". За нею последовали другие сказки: страшные -- "Лайла-Оборотень" и "Приди, Леди Смерть", забавные, вроде "Воздушного Народца" (одно Общество Творческого Анахронизма чего стоит) или сборника рассказов "Носорог, цитировавший Ницше", темные ("Песнь Трактирщика") и светлые ("Соната Единорога")...
В 1981 году в США вышел мультфильм по роману Бигла, и решение продюсеров доверить сценарий самому автору и, более того, сохранить авторскую версию, было удачным и спасло фильм от забвения как еще одну голливудскую поделку. Кто-то мудро рассудил также, что истории поверят только тогда, когда персонажи заговорят так, чтобы их не забыли, и здесь создатели фильма тоже выбрали лучших из лучших: Миа Фарроу (Единорог и Леди Амальтея), Кристофер Ли (Король Хаггард), Джефф Бриджес (Принц Лир) среди прочих.
...То, что у Бигла получилось в этой книге, -- стилистический коллаж в пастельных тонах, подернутый дымкой легкой авторской иронии, развернутая притча, где envoy -- на каждой странице. Хотя сам Питер Бигл писал, что "Последний единорог" для него -- "как некий персональный И-Цзин, не дающий мне ни советов, ни своевременных предупреждений, а лишь медленно рассказывающий мне о том, что я уже забыл или спрятал от самого себя", это отнюдь не справочник "Как вести себя в жизненных передрягах", нет -- это книга чарующая и способная вызвать слезы умиления и -- кто знает? -- может быть, какое-то чувство сродни катарсису... Эдна Сент-Винсент Миллэй как-то сказала, что от чтения истинной поэзии голова слетает с плеч и уплывает далеко-далеко. Моя после этой книги до сих пор не вернулась...
Это книга о Великой Тайне Женщины. Это книга о Бессмертной Любви. О Добре. О Времени. О том, чего вообще нельзя коснуться пальцами или понюхать, что постоянно ускользает, даже если смотришь боковым мимолетным зрением. О том, как дьявольски трудно жить не в черном поле и не в белом поле, а в "бессчетных оттенках серого", как это хорошо понимал и мудрый профессор Толкин. О том. Как в нашем вечном странствии от зимы к весне в лето до самой поздней осени мы что-то неуклонно теряем -- год за годом, шаг за шагом... Или же обретаем? -- нет, не бессмертие, быть может, вообще не способное любить, но ту блаженную окончательность, которая сама по себе -- вечный двигатель того малопонятного процесса, название которому -- Жизнь и Фантазия.
Вечность в мимолетном, вселенная в песчинке...
Странное дело: пока я работал над этой книгой, под моими окнами, выходящими на пока еще тихую городскую улочку, что горбится по сопкам, неся на себе драконий гребень пятиэтажек из белого кирпича, каждое утро раздавался стук копыт. Я не раздвигал штор по утрам, чтобы восточное солнце не было в окна и не будило дремлющую пыль на книжных полках. Я их так и не раздвинул, не посмотрел на единорогов. В том, что у меня под окнами каждое утро пробегали осенние единороги, не было никаких сомнений -- одного-двух видели даже в Лос-Анжелесе. Мне говорили, что это, наверное, цирковые лошади на прогулке или кооператоры из соседнего парка едут катать детишек в гавань... Но когда я, имеющий на эту книгу не больше прав, чем любой читатель (и уж, конечно, гораздо меньше прав, нежели сам автор, затеявший всю эту историю где-то посреди Америки), -- когда я поставил последнюю точку в переводе и отодвинул кипу листов в сторону -- с того самого утра я не слышу больше никаких копыт под своим окном...
Пусть это не послужит ему разочарованием. "Последний Единорог" -- книга полутонов. Здесь нет ни захватывающих приключений, ни потрясающей правды жизни. Зато в ней есть нечто если не большее, то весьма отличное по качеству. Фантазия.
Все тонкие и хрупкие постройки одноименного жанра, жанра "фэнтэзи", держатся, в сущности, на одном -- на фантазии того человека, который их создает. Их, фактически, больше ничего не связывает с тем миром, в котором они рождаются: ни обязательства реализма, ни "социальный заказ", ни страх перед читателем или ужас перед критикой. Всё целиком зависит от доброй воли автора и от его желания и умения довести до конца предпринятый труд. Он -- единственный хозяин той маленькой вселенной, которую создает на глазах у читателя, он -- и ее верховный властитель, и ее абсолютное божество. Он в своей книге -- сам Господь Бог, и принимать нам или не принимать создаваемые им законы существования персонажей и навызываемые им (и нам) правила игры, зависит только от нас самих. В конце концов, книжку можно захлопнуть и на середине.
Но случается, что какое-то странное доверие к автору останавливает и удерживает нас до самого конца. Доверие, основанное на непонятной робости перед ним, -- такое безоглядное чувство от превосходства и обаяния его фантазии. "Ибо, -- как писала Урсула Ле Гуин в эссе "Почему американцы боятся драконов?", -- фантазия правдивы, разумеется. Она не отражает фактов, но она правдива. Дети это знают. Взрослые тоже это знают, и именно поэтому многие боятся фантазии. Они осознают, что ее истина бросает вызов, угрожает даже, всему фальшивому, липовому, необязательному и тривиальному в жизни, что заставило их самих поддаться и позволить ему существовать. Они боятся драконов, поскольку боятся свободы. ...Поэтому я твердо верю, что мы должны доверяться нашим детям. Нормальные дети никогда не смешивают реальность с фантазией -- по крайней мере, гораздо реже, чем мы, взрослые... Дети отлично знают, что единороги -- не настоящие, но знают они и то, что книжки про единорогов -- хорошие книжки, истинные книжки..."
После Толкина традиционная литературная сказка уже не могла оставаться прежней. Границы жанра неимоверно расширились, он начал вбирать в себя как черты "иной", "жизнеподобной" литературы, так и приметы современности, не ограничиваясь больше традиционными сюжетами и клише, пусть используемыми сколь угодно изобретательно. Так, в частности, появился самый распространенный гибрид литературной сказки и научной фантастики (что, собственно, в основном, и известно нашему читателю под названием "фэнтэзи"). Но ведь были еще и фэнтэзи-приключения (Роберт Силверберг), фэнтэзи-хроники (Фрэнк Герберт), фэнтэзи-исторические романы (Кэтрин Кристиан и Мэри Стюарт) -- и даже фэнтэзи-реализм (Урсула Ле Гуин) -- да и многое другое...
Никому из всех уважаемых авторов не удалось, правда, подняться до творческих высот Джона Роналда Руэла Толкина. Его тщательно разработанная модель развития языка и культуры, модель функционирования всего духовного универсума, воссозданная вдумчивым филологом и тонким стилистом, навсегда, видимо, останется единственным и непревзойденным литературным памятником подобного рода. Питер Бигл очевидно не преследовал выполнения такой задачи. Говоря сухо, в "Последнем Единороге" он попытался вплавить в литературную сказку черты психологического ромна "большой литературы". И читатели всего мира вот уже больше тридцати лет, видимо, считают эту попытку удачной...
Питер Сойер Бигл родился в 1939 году в Нью-Йорке, но большую часть жизни прожил в Северной Калифорнии, в Санта-Крузе. Окончив в 1959 году Университет Питтсбурга, Бигл уехал за границу и жил долгое время в Париже, путешествовал по Франции, Италии и Англии. Книги его, во многом недооцененные, изредка переиздаются до сих пор: "Прекрасное уединенное местечко" (1960) -- история о человеке, вернувшемся с собственных похорон в мир живущих, которую он написал, когда ему не было еще и двадцати лет, пост-битническая автобиографическая эпопея "По одежке вижу я..." (1965), травелогия "Чувство Калифорнии" (1969), биография Иеронима Босха "Сад земных утех" (1982) или самая последняя -- сборник рассказов "Гигантские кости" (1997). В самом начале творческой биографии критики называли его "подлинным нонконформистом, ...который уже вооружен опытом, но еще достаточно храбр, чтобы пускаться туда, куда старшие боятся ступить". Его рассказы печатались в журналах (включая престижный The Atlantic Monthly), писал он также для кино и телевидения, участвовал в создании сценариев мультфильма Ральфа Бакши "Повелитель Колец" и диснеевской "Русалочки", а поклонникам "Звездного пути" известен как сценарист эпизода "Сарек". Даже существует кассета с его песнями, хотя найти ее будет, наверное, трудновато (там Бигл поет и "Песнь Трактирщика"). Однако, известность и любовь все же пришли к нему после публикации в 1968 году фантазии "Последний Единорог". За нею последовали другие сказки: страшные -- "Лайла-Оборотень" и "Приди, Леди Смерть", забавные, вроде "Воздушного Народца" (одно Общество Творческого Анахронизма чего стоит) или сборника рассказов "Носорог, цитировавший Ницше", темные ("Песнь Трактирщика") и светлые ("Соната Единорога")...
В 1981 году в США вышел мультфильм по роману Бигла, и решение продюсеров доверить сценарий самому автору и, более того, сохранить авторскую версию, было удачным и спасло фильм от забвения как еще одну голливудскую поделку. Кто-то мудро рассудил также, что истории поверят только тогда, когда персонажи заговорят так, чтобы их не забыли, и здесь создатели фильма тоже выбрали лучших из лучших: Миа Фарроу (Единорог и Леди Амальтея), Кристофер Ли (Король Хаггард), Джефф Бриджес (Принц Лир) среди прочих.
...То, что у Бигла получилось в этой книге, -- стилистический коллаж в пастельных тонах, подернутый дымкой легкой авторской иронии, развернутая притча, где envoy -- на каждой странице. Хотя сам Питер Бигл писал, что "Последний единорог" для него -- "как некий персональный И-Цзин, не дающий мне ни советов, ни своевременных предупреждений, а лишь медленно рассказывающий мне о том, что я уже забыл или спрятал от самого себя", это отнюдь не справочник "Как вести себя в жизненных передрягах", нет -- это книга чарующая и способная вызвать слезы умиления и -- кто знает? -- может быть, какое-то чувство сродни катарсису... Эдна Сент-Винсент Миллэй как-то сказала, что от чтения истинной поэзии голова слетает с плеч и уплывает далеко-далеко. Моя после этой книги до сих пор не вернулась...
Это книга о Великой Тайне Женщины. Это книга о Бессмертной Любви. О Добре. О Времени. О том, чего вообще нельзя коснуться пальцами или понюхать, что постоянно ускользает, даже если смотришь боковым мимолетным зрением. О том, как дьявольски трудно жить не в черном поле и не в белом поле, а в "бессчетных оттенках серого", как это хорошо понимал и мудрый профессор Толкин. О том. Как в нашем вечном странствии от зимы к весне в лето до самой поздней осени мы что-то неуклонно теряем -- год за годом, шаг за шагом... Или же обретаем? -- нет, не бессмертие, быть может, вообще не способное любить, но ту блаженную окончательность, которая сама по себе -- вечный двигатель того малопонятного процесса, название которому -- Жизнь и Фантазия.
Вечность в мимолетном, вселенная в песчинке...
Странное дело: пока я работал над этой книгой, под моими окнами, выходящими на пока еще тихую городскую улочку, что горбится по сопкам, неся на себе драконий гребень пятиэтажек из белого кирпича, каждое утро раздавался стук копыт. Я не раздвигал штор по утрам, чтобы восточное солнце не было в окна и не будило дремлющую пыль на книжных полках. Я их так и не раздвинул, не посмотрел на единорогов. В том, что у меня под окнами каждое утро пробегали осенние единороги, не было никаких сомнений -- одного-двух видели даже в Лос-Анжелесе. Мне говорили, что это, наверное, цирковые лошади на прогулке или кооператоры из соседнего парка едут катать детишек в гавань... Но когда я, имеющий на эту книгу не больше прав, чем любой читатель (и уж, конечно, гораздо меньше прав, нежели сам автор, затеявший всю эту историю где-то посреди Америки), -- когда я поставил последнюю точку в переводе и отодвинул кипу листов в сторону -- с того самого утра я не слышу больше никаких копыт под своим окном...
1991-1998, М. Немцов
